Л. Улицкая, «Веселые похороны»

Здорово пишет Людмила Улицкая! Хотела бы и я так же уметь... Я бы тогда такое написала, ух! Но вот про похороны, про умирание... Не знаю, если бы и во мне был бы хоть отблеск такой же искры Божьей, смогла ли бы я? Нет, наверно. Мне даже читать было трудновато.


Хотя написано, как всегда, блестяще. Про «трудно читать» — это уж мои личные трудности. Грустно читать про умирание нестарого еще и, вроде бы, неплохого человека. Хотя в чем там его положительные качества — не очень-то я поняла. Наверно, в той же Божьей искре, которая была в него заложена, потому что не будь ее, стали бы любить его все эти женщины, которые сопровождали его в последний путь? Да ненавидели и проклинали бы. Так же, как и сама книга. Ну о чем она, в сущности? Что, кроме брезгливости, могут вызвать описанные в ней картины?

Ну вот Нью-Йорк, жара, какая-то полулегальная квартира-студия, под окнами гремит музыка каких-то латиносов, что ли. В этой удушливой, влажной жаре лежит умирающий паралитик, когда-то бывший художником, жуиром и бонвиваном, любимцем женщин и дамским угодником. Вокруг него топчутся все эти его бывшие любовницы и обожательницы, голые и истекающие потом... Ну не противно ли?

Честно говоря, — противно. Представлять эту картину — противно, пересказывать — тоже, а читать почему-то нет. Грустно — да... Но главное тут не сама картина умирания, а отношение умирающего к тому, что ему предстоит. Нет, это все равно тяжело! Я не понимаю этого, мне неприятно даже думать про такую жизнь, такое умирание. И уж совсем кошмарны сами похороны и последовавшие за ними поминки... Действительно — веселые. Превращенные в какую-то свалку, что ли. Но это уже зависит от моего личного мировосприятия и жизненного опыта.

Вообще вся повесть напомнила мне сценку из рассказа Т. Толстой «Милая Шура», там, помните, такая картина: у этой Шуры умирает очередной муж и она решила немного скрасить его последние часы, — пригласила цыган. И вот какая-то ряженая компания беснуется, поет, умирающий хрипит, умоляет это прекратить, а они все веселей, веселей...

Нет, я понимаю, Алик — не муж Шуры, ему вся эта вакханалия была, наверно, не в тягость, хотя с другой стороны если и в тягость — куда бы он делся, парализованный-то? А просить, умолять, зная, что не прекратят, — много чести. Знал, что потерпеть немного осталось...

Кстати, эту повесть экранизировали аж дважды, и один фильм получился хуже другого. Может, и неплохие оба, но немного мимо смысла, если честно.

Словом — читала не без интереса, но перечитывать не хочу. Не знаю, как нужно воспринимать свою скорую кончину и смерть близких, но однозначно одно — с уважением. Не поняла я ни того, почему этого Алика так любили при жизни и любили ли вообще?